Элла Манжеева: «Все говорили, что я никогда не буду снимать кино на калмыцкую тему»

Фильм Чайки Новости Калмыкии: Фильм «Чайки».

Элла Манжеева: «Все говорили, что я никогда не буду снимать кино на калмыцкую тему».

В Берлинском «Форуме» — мировая премьера фактически первого в истории калмыцкого фильма «Чайки» (сценарий можно прочитать здесь).

Главную роль в картине о запутавшейся жене рыбака-браконьера сыграла топ-модель Евгения Манджиева, которую можно видеть на показах Jean Paul Gaultier и Lanvin. «Сеанс» поговорил с режиссером картины Эллой Манжеевой.


Элла Манжеева



Биография Эллы Манжеевой

— Вы правда первый режиссер из Калмыкии? Там нет кино?

— В Калмыкии как такового кино нет — такого, которое можно показывать в [остальной] России. Недавно, год назад сделали первый, наверное, калмыцкий фильм — ребята, которые снимают свадьбы, клипы, ролики рекламные. Полнометражный, большой. Собирали деньги краудфандингом — два миллиона собрали. Они даже сделали прокат: купили экран с проектором и возили по районам, показывали людям.

— А в советское время?

— У нас был — он и сейчас есть — хороший сценарист, Олег Манджиев, по сценариям которого русскими режиссерами были сняты такие фильмы, как «Амуланга» (1987) или «Гадание на бараньей лопатке» (1988), рассказывающие в основном о жизни калмыков в период депортации — он и сам пережил депортацию. После этого никто ничего не снимал и не писал, калмыцких кинорежиссеров не было — вообще, в принципе. Даже в смежных профессиях [никого] нет — не было ни одного калмыцкого кинооператора, ни одного художника.

— То есть, когда вы там снимали, никого из местных нанять было нельзя?

— Я максимально привлекала местных людей, намеренно. У нас был, например, раскадровщик из Калмыкии. Снимались в основном непрофессиональные артисты. Мы запустились, и я думала: если кого-нибудь не доберу, обращусь к киргизским актерам, казахским, есть в конце-концов, якутские — азиаты, которые говорят по-русски. В какой-то момент я посмотрела фильм, снятый в советское время о калмыках — там они как раз активно использовали казахских актеров, в том числе [Наталью] Аринбасарову. И я поняла, насколько это неправильно, насколько важно — на уровне энергетики — сохранить аутентичность.

— Если в Калмыкии вообще нет кино, то как вы оказались в режиссуре?

— У меня это случайно произошло. Я четырнадцать лет играла на скрипке. Уехала из дома в восемнадцать, закончила музыкальное училище в Тольятти — и поняла, что больше не хочу играть. Надо было чем-то заниматься. Была полная прострация, но я понимала: надо найти что-то, что будет приносить удовольствие, чтобы я могла видеть некую перспективу. Так как я была музыкантом, то подумала: может, заняться звукорежиссурой? Хотела записывать классическую музыку и немножко ошиблась c вузом: поступила в СПбГИКиТ на звукорежиссера — а оказалось, что это для кино. Закончила, начала работать и именно тогда в первый раз попала на площадку ассистентом. И вдруг осознала, что мое время и пространство совпали — я больше не хочу жить ни в некоем будущем, ни в прошлом. Хочу жить сейчас. Поняла, что здесь мои люди. И мне нравится, что люди встречаются на nbsp;короткий период и смотрят в одну сторону, а не друг на друга. В кино вы встречаетесь на какой-то определенный период — а дальше либо расходитесь, либо кто-то остается в твоей жизни. Таковы правила игры, которые мне, наверное, очень подходят. Точно так же я люблю менять место жительства. Когда мне жизнь говорит, что нужно куда-то съехать из квартиры или поменять город — это всегда радостное событие. Такой синдром кочевника, который должен постоянно менять свое место, свое окружение — и с этим приходит какая-то новая жизнь. Потом я сделала два телемувика как звукорежиссер с Аней Фенченко (режиссер, дочь преподавателя ВКСР Владимира Фенченко — прим. ред.) и решила поступать на Высшие курсы сценаристов и режиссеров, именно в эту мастерскую [Хотиненко, Фенченко и Финна], — и не жалею, хотя в тот момент я не очень представляла, у кого надо учиться.

«Чайки». Реж. Элла Манжеева, 2015

«Чайки». Реж. Элла Манжеева, 2015

— Но вы же смотрели какое-то кино в детстве, в юности?

— В том-то и дело, что в детстве я не смотрела никогда телевизор и не смотрела никогда кино, потому что все время занималась. Музыканты в каком-то смысле ограниченные люди — я имею ввиду классических, особенно в период становления. Со временем, когда ты взрослеешь, у тебя возникает интерес к другим видам искусства. Когда я готовилась к поступлению в университет, у меня был список фильмов, и я все смотрела в первый раз. Думала: какая хорошая профессия — сидишь, смотришь кино, и это, типа, ты занимаешься. Какая-то легкость в этом была. Труд музыканта более детальный, более кропотливый, не какие-то широкие мысли: просто ты должен девять часов в день пилить — и тогда у тебя что-то получится.

— В «Чайках» ваша героиня преподает в музыкальной школе…

— Я очень хорошо знаю этот мир и, может быть, когда-нибудь сниму фильм про самих музыкантов. Я все это видела в музыкальных школах — курилки, отношения. Там бывают люди, которые часто к музыке вообще не имеют никакого отношения, как и наша героиня — она очень номинальный музыкант, у нее всего один ученик.

— Да, она просто случит в учреждении.

— Да. Моя мама преподаватель музыкальной школы, я росла среди таких женщин. Очень хорошо знаю, каким образом они живут, о чем они думают, какие у них проблемы. Но я рада, что мама настояла, чтобы я закончила училище — всю остальную жизнь я просто пользуюсь тем, что было заложено тогда.

— Вы когда искали деньги на фильм, с какой реакцией сталкивались? Было ли у вас какое-то преимущество в связи с тем, что это фактически первый калмыцкий фильм?

— Мне все говорили, что я никогда не буду снимать кино на калмыцкую тему, потому что это никому не интересно. Что на это никто не даст денег. Мы не титульная нация, у нас маленькая аудитория. Многие советовали переключить свое внимание, не писать о Калмыкии — беспокоясь о моем будущем, о моей карьере. Получалось, что мне, чтобы состояться, нужно отказаться от самой себя. Слава богу, я не отказалась, но у меня были серьезные сомнения. Мне же хотелось работать, быть востребованной, заниматься кино. Многие продюсеры говорили: «Интересная фактура, но — нет». Было довольно тревожное время, целый год. Начиналось все круто: я быстро написала сценарий, сняла тизер, который всем нравился, но самого главного не происходило — не был найден продюсер, который бы реально этим занялся. Я понимала, что год может превратиться и в два, и в пять, и в десять. Потом я встретила Лену Гликман, и мы начали работать. Параллельно в воздухе возник запрос: а есть же у нас и другие национальности. По-моему лот [в Минкульте] так и&nbnbsp;назывался — «Кино на языке народов России», и мы его выиграли. Наверное, помогло и то, что мы победили на питчинге «Кинотавра». Питчинги и тренинги очень полезны — они денег никаких не дают, но ты видишь реакцию, не только свою. Наверное, самое главное — то, что происходит у тебя в голове. Люди на расстоянии это чувствуют. Не надо никому писать, давать интервью, просто надо поверить в свою идею — и вдруг тебе начинают звонить, интересоваться.

Еще я два года назад ездила в кампус Берлинского фестиваля — Berlinale Talents. Было очень много лекций, и много говорили о том, что если вы маленький народ и у вас своя культура — то это важно. В этом и есть ваш личный код, ваша индивидуальность, этим вы отличаетесь от других. Это было настолько благодатно для меня, потому что я приехала туда раненой птицей. А там сказали: да нет, наоборот круто, в этом же и есть вы. Эти шесть дней изменили всю мою жизнь, отношения к себе. [Прекратились] заигрывания с тем, что я должна быть востребованной, спрашивания себя «а какой я должна быть»? Мне стало легче жить.

— Расскажите, как вы нашли Евгению.

— Евгения — прекрасная страница моей жизни. Референсом была графическая картинка, с женщиной — есть такая финская художница, Хелена Юнттила. Кастинг-директор Владимир Голов сказал, что я сошла с ума, что мы, режиссеры, совсем обнаглели… Но потом по фотографиям в соцсетях была найдена Женя — когда я узнала, что она очень известный человек, модель, то напряглась, сильно. Модель? Срабатывают стереотипы: они тупые, они обнаглевшие… Но потом муж сказал: «Попробуй, чтобы закрыть тему, чтобы потом не жалеть». Удачно сложились обстоятельства: Володя ей позвонил, Женя оказалась в Москве — и уже назавтра сидела на «Мосфильме». Тут&nbsnbsp;же были пробы — и все было плохо. На ней был невероятный лоск, который не смыть и не приобрести за один день. Я думала: «Боже, какая же она жена рыбака? Она такая холеная, такая красивая». Потом мы стали смотреть пробы, и выяснилось, что за ней дико интересно наблюдать — за всем, что она делает: пьет чай, ходит туда-сюда, думает. Дальше мы начали работать, и Женя оказалась очень трудоспособоной. Она превзошла все мои ожидания. У нас были репетиции, две недели, и я выяснила, что в восемь вечера она уже такая убитая, что ей ничего больше не надо делать — просто заходить в кадр. Мы поняли, что ей нужно быть прибитой, уставать очень сильно. И я ее на две недели отправила работать на хлебозавод, в Лагань, чтобы сбить лоск. Естественно, там никто не знал, что это топ-модель — она работала как все. Выбирала, кстати, между хлебозаводом и рыбзаводом, выбрала сама, потом мне говорила: «Я думала, хлебозавод — это вкусный хлебушек, а оказалось — кислые дрожжи». Мы наняли няню, чтобы Женя с ней жила — она же не знала никого в этом селе. Мне няня звонила, умоляла дать ей выходной, а я отвечала: «Как? У нас мало времени, она не успеет убиться!». На что няня мне говорила: «Ее уже спрашивают на хлебозаводе, почему у всех есть выходной, а она пашет каждую ночь?». В итоге, чтобы не привлекать внимание, Жене дали выходной. Еще одна проблема — она забыла, как говорят калмыки. Говор был другой, она долго жила в Европе и США. У нас есть эпос «Джангар», мы послали ей книгу, и она читала вслух в день по одной главе на калмыцком языке — просто чтобы понять, как звучат эти звуки.


<em>Pimeä yllättää</em>. Хелена Юнттила. 2012

Pimeä yllättää. Хелена Юнттила. 2012

— Она родилась в Калмыкии?

— Да, в Элисте, выросла в селе. Просто очень рано уехала. Когда начались съемки, Женя была абсолютно готова. Правда, (я какой-то изверг!) с ней еще не разговаривал на съемках никто — было такое табу. Но это все пошло на пользу, помогло: она же непрофессиональная актриса, ни разу нигде не снималась. В тот момент мне очень хотелось ее обнять и сказать что-нибудь доброе, но я не могла себе этого позволить. Она рассказывала после съемок, что специально ложилась позже и вставала раньше, спала на полу — это она уже сама себе придумала такую аскезу. А Сережа Адьянов, который играл рыбака, с ними ездил в море — тогда ушла вода, мы не могли его забрать, и он сидел на острове, по-моему, несколько дней. Но зато это дало ему право разговаривать с рыбаками на одном языке (двое его напарников в фильме — реальные рыбаки). Это люди огромной внутренней силы, с ними очень трудно рядом находиться — сразу чувствуешь свою ничтожность.

— В «Чайках» есть кадр, где ваша героиня стоит возле монументальной советской остановки, она похожа на другие такие же, но находится в степи — и этот контраст красного и бесцветного создает определенную атмосферу. Есть ли какая-то собственная визуальная культура в Калмыкии? Какова формирующая среда?

— На «Чайках» все очень удачно сложилось в плане времени: мы успели все продумать до того, как были найдены деньги. И деньги мы получили именно тогда, когда были готовы, когда сложился некий подход к материалу. Мы с моим мужем [Александром Кузнецовым] — он оператор картины, ездили в Калмыкию, многое замечали и отмечали. Когда снимали тизер, пришли к известному художнику Мергену Мошулдаеву за референсом — потому что на этапе подготовки у меня был точно такой же вопрос, как у вас: а есть ли что-то, на что можно опереться? Он нам показывал разные картины, альбомы калмыцких художников, я в них ничего не видела — и была в отчаянии. Вдруг он показал нам одну маленькую-маленькую картинку, и в ней было все: дорога, трасса, степь — заснеженная, и красное размытое пятно, светофор что ли. Полное ощущение, что это монохром — если бы не красное пятно. Это и стало для нас референсом. Автор этой картины Санал Болдырев — он потом написал мне, когда вышел тизер, ему понравился очень. Он не знал про историю с его картиной, я призналась, что мы все украли у него — понятно, почему ему так понравился этот материал.

Еще один момент: у нас есть храм — Золотая обитель Будды Шакьямуни, он был построен недавно, но дело не в этом: типичный буддистский храм, который расписывали тибетцы. На улице — монохром, как будто выключили цвет, а внутри храма — буйство красок, странные сочетания для европейского глаза — например, они очень любят розовый с желтым. Мне в голову не приходило, что это в принципе может быть красиво. И мы поняли, что можем это использовать в наших интерьерах — они наполнены сочетаниями таких приглушенных, но очень насыщенных красок. Задача художника была — создать храм внутри каждого дома. Сами калмыки — они минималисты по сути. Когда мы приезжали и смотрели дома, русские очень сильно отличались от калмыцких по интерьеру. У меня в квартире куча маленьких деталей, у русских людей тоже так: какие-то баночки, скляночки, мешочки, горшочки, цветочки. У калмыков нет вообще ничего: зал, стоит телевизор и диван. Или — кровать и шкаф. Ничего нигде не валяется. Нет ни маленькой баночки, ни скляночки. Это очень сильно бросалось в глаза. Им очень нравится пустое пространство.


«Чайки». Реж. Элла Манжеева, 2015

«Чайки». Реж. Элла Манжеева, 2015

— Почему вы говорите «им»?

— Потому что я уже давно смотрю со стороны. Я как будто отмечаю это как некий факт, особенно в работе, когда нужно объяснять художнику или оператору. Я же не могу сказать, «посмотрите как у нас». Это странно. Конечно, есть такая проблема. Когда мы живем вне дома, мы так гордимся своими корнями и культурой, а, возвращаясь, чувствуем, что все не так поэтично. Это большая проблема — горжусь, но я не с вами. Мой сценарий «Тачал», который я сейчас пишу на «Культбюро» — об этом, но о нем я пока не готова говорить.

— Из чего еще складывался сценарий? Откуда взялась сюжетная линия с рыбаками-браконьерами?

— Ее не могло не быть — это завязка сюжета, источник косвенной вины [надзирающих органов]. Все, что касается моря, тесно с ними связано. Если раньше одна структура контролировала рыбаков, то сейчас их пять, совершенно разных. В принципе, рыбой уже стало заниматься невыгодно: пять килограммов разрешают привезти на берег, все остальное надо отдать за бесценок там, в море. Естественно, это диктует некие правила выживания: они ведь живут этой рыбой, других вариантов у них мало. Если говорить про осетрину… Утверждают, что это браконьеры виноваты в том, что рыба уходит. На самом деле рыба уходит, потому что поставили нефтяные вышки на Каспии на ее вековом пути — и рыба сошла с ума. Она не может понять, почему здесь что-то стоит и перестает метать икру — популяция резко сократилась. Но фильм-то не о браконьерах. Если бы я хотела снимать про этих людей, там был бы хотя бы один кадр с рыбой. Но мне наоборот хотелось этого избежать — хотелось говорить о женщине, которая не может найти саму себя.

— Но вы же решили снимать именно в рыболовецком поселке, в Лагани, почему?

— Так было с самого начала, на уровне идеи о том, что есть мужчина, который куда-то уходит, и его нужно ждать. Я знала таких людей. Среди моих родственников был человек, который также ушел в море и погиб, замерз — его нашли в камышах. Сценарий был написан очень быстро, дней за пять, все было неосознанно — это потом я уже поняла, что в нем вся моя жизнь.

seance.ru

Калмыкия валюта

Оставить комментарий

Поиск
Калмыкия
Алексей Орлов уволит
Калмыкия ВКонтакте Калмыкия Твиттер


Фестиваль тюльпанов

Фестиваль лотосов
Басан Захаров
Фестиваль Ойрад тумэн
Необходимо активизировать работу!
Работа в Калмыкии